Энеада

1

Упало и небо и время

и рюмки цветов и вода в даль дороги

и сердце и руки - устали.

И хочется взять и отдать эту шкуру,

остыла висеть на костях,

и голову - снимок - отдать.

О, стой, о, ступи, потерпи еще малость -

и соком нальются хрящи и стопы,

о, нет, не нальются, откуда их, соки?

Ты на перепутье. Я на перепутье?

Но где же дощечка, чтоб влево пойти,

чтоб вправо, чтоб прямо. Ты друг перепутал.

Светился квадратик окна и не светит.

Значит, бездомность при полной луне.

Меч перекован, его кузнецы - в бубенцы!

Друг меня предал - покончил с собой.

В будущей жизни друг друга мы не узнаем,

порознь не глядя друг мимо друга пройдем.

Скажут: у них перламутровы лица.

2

Птичка-тряпичка, клевательница ягод,

что ты играешь на флейте, не мелькая, -

это играю на каменной флейте - я.

Я говорю, невидимка, тебе - невидимке,

ты, улетая, окаменеешь от температур,

и будут слушать подошвы твой хруст и смеяться.

И светлые троны построим

из лепестков и миражей,

гнёзда жизни!

Мать моя, смерть, как провожала в жизнь!

Я не покину тебя.

Ты верь мне, верь мне!

3

И буду тайно коротать луны,

ища на белом этаже черный.

Не верь, не верь, что есть заря зрима,

где спичкой водит делегат пыльной.

Она взойдет, но будет уж не круг красок,

а выстрел рук и голубой бойни.

Не верь, не верь, что горизонт розов!

А я зову возлюбленную мглу.

Но ничего исправить нет знака

и белых голубей взор, взрывы.

О бедный, бедный мировой отдых,

политый краской типографий,

охоты псовой и у скал - ускользает

серебряная ветвь твоего сердца

и моего, и я, моих нитей

и их собачьи языки смоют,

о как ребячьи!

Я не хочу вспоминать губы,

ни руки восковые, будто ногти сняты,

время мое уходит праздно,

и в мозгу, где был изгиб - клетки пусты.

Голубь как белая бабочка ходит-ходит,

не верь, не верь, что у него утро.

И это дни идут назад, на когтях лапы

и рёв иллюзий эволюционных,

как рвут дожди мои скандал-руки.

Не верь, не верь, мое дитя золотое,

ты златотканно, и в моих Микенах

лист перевернут... Свист ста!

4

Время - упадок - и падают на спину птицы.

Листья взлетают и намокают,

и не мигают миллионоглазые мухи.

Скоро возьмутся за пилы зубные,

вырубят дом мой дневной и опрокинут,

что ж, мне достаточно и землянки.

Я с чертежами залягу на зиму,

скажем, в углу и закроюсь глазами,

в вечный гамак из паутины.

Этих закованных в ложные цепи

из катастроф

дунь - и рассыпятся, пыль это, пыль.

Птицы зловещи, их градус и речь,

и не сморгнешь, и не знаешь, куда унесут

их треугольники-крылья - и хвост и - клюв,

Ляг в ухо лягушке,

Я не был, не был! Согласен.

В списки воскресших меня не пишите, -

этих утопий я не знаток.

В списки воскресших меня не пишите -

ноги, ветрами гонимы,

мокнут как листья.

5

Не орфография,

кнут и его ударенья,

ритмика боя с собой, глобус пустынь,

кто ее слышит, лисицы на скалах,

когда проливаются снеги

слёз невидимок-волков.

О одиноки!

И ноги устали,

уши и капилляры.

Гордые гимны,

звездные речи!

Не увлекают - фальшивки.

Кожа и лимфа

как висящие змеи на подбородках,

и сыплется чешуя.

Камни устали. На наковальне

молот накален по темени бьет.

Струны у пальцев остыли.

6

Рыцарь и рог - как мираж в запятых,

когти у рока устали.

Выбрось, не натянуть!

Что ж ты наделал с собой, что глазницы

пусты, в них плещется ртуть.

Бицепсы как паутина.

Сердце как перстень

в двух пальцах.

Бюст Аполлона пуст.

О неопрятен декор оптиматов.

И вьются собаки меж кирпичей,

где мусор, крича:

«Микены! Микены!» -

чертим рукой волосатыми лепестками.

Видение ливней как золотых монет!..

Мигни!

Когда я уйду - сожгите,

И пеплы уйдут по водам тела.

7

Тихие толпы бегут в одиночку.

Лютни у них не играют. Поют.

А подземелья закрыты.

Лютни поют: скоро! скоро!

Вверх нужно, вверх, туда вы уйдете,

вниз не смотрите - вверх!

Люди не умирают, а каменеют

их лебединые шеи

заткнуты пробкой.

Пули, ветрами гонимы,

устали,

падают в горсти.

Все мы взлетим, как чайные ложки

будем оттуда

звоном в стакане.

Новые люди нальются собой.

Боги вы боги, антиитоги.

8

Погаснет Звезда и еще через месяц уйдет Небосвод

и не будут кружиться дубы заоконные на корнях

и змея не очертит круги

и скальпель с пинцетом положит Хирург,

он вмонтирует в сердце часы

и будет их заводить,

а сады цветомузыки - моль съест,

и положат мне Луну в рот красный.

Ну, попразднуй уход

тринадцатой рыбки из щелей пруда

и взлетанье ее на крылах-орлах

к жизни; и жажда, она задохнется под градом скал

и расплавится воск ее перышек

вниз, как спина.

Говорил же тебе: не пророчь,

не приводи в движенье Ничто,

пусть стоит и мерцает и брызжется,

и цветет, и свистит.

Ты же закрой глаза-веки, рот и не тронь

всё случится само и без тебя, ты себя

прибереги пока, свет тебе делает смотр,

а потом уж решай,

стоит ли розе вздохнуть,

а слонам трубить,

в том мажоре жить сто световых лет.

Зло опереточное оставь, о Зевс!

Розы пахнут. Слоны трубят!

9

Всю ночь, всю ночь шел дождь

как шквал.

И умер с оком конь.

Всю ночь шли нищие в шелках

под фонарем -

без фонарей.

И пифии в болоте пели.

Их пенья были о коне,

как обо мне,

печалью тонки.

У нищих был раскрытый рот

и в нем

решетчат

Время смято, снято

как море бился

глаз.

Коня - огня - и от меня

что требует

Эллада?

Я смерть пою.

Я рву на саван сантиметр -

кармашек для души...

Всю ночь, всю ночь лицо блестело!

2005