Виктория
Смагина

Утреннее

Cомнамбулической девицей

брести на кухню, ставить чайник, 

скрипеть усохшей половицей, 

будить мышей своей печалью, 

им крох назло не оставляя

из музофобских убеждений,

просыпать, блин, полпачки чая,

но заварить. А у растений – 

надомных кактусов период

недельной засухи в разгаре, 

побыть дождём в пустыне, ибо

колючесть бысть уместна в паре

с настроем скво в своём вигваме,

/фигвам, залётные ковбои,

не расколоть сердечный камень,

но пасть заколотым иглою/,

воспев воинственную вредность,

здесь молоко для кипяченья 

поставим памятником недо-

вкушавшим манного влеченья,

мусоровоз грохочет жестью,

раскрыв трансформеровы жвала…

Приходит день рутинной местью…

А молоко-то убежало…

Мири

Мири меня с собой, уставший ангел,

И с небом блёклым – отраженьем луж.

Ноябрь сер – вне музык, лоска, рангов.

Мышиный цвет, обыденный к тому ж…

Хранитель не хранит. Он нарисован

Чернильной тушью за моим плечом.

И мокрый снег смывает абрис снова.

И по ресницам чёрный дождь течёт…

Мудрее утро будет? Но не скоро.

Ноябрь и ночь на зиму обреки.

Мири с мирами, миррою и моррой,

Придуманный всем всхлипам вопреки…

И даждь нам днесь…

Бессонное

Когда опять не снится ни черта, а дрёму не заманишь и обманом,

ворочайся, считай от сих до ста под скрип ворчливый старого дивана,

скандальный мяв кошачьей гопоты и нервное гуденье электрички,

шуршанье прикроватной темноты, наполненное кинговскою дичью,

гоняй слонов в цветочек или без, овечек тонкорунного пошиба

гуртуй в стада, в чужой фартовый лес ссылай хаврошек, белоснежек, либо

кидай за файерболом файербол в злодеев, что на рынке «рупь за двадцать»,

гаси шпионов в битве за «скайфолл», взрывай миры…

но надо просыпаться.

Это будет и было

Это будет и было. Нас время лущит и кукожит.

Суховейное завтра спешит за манящим «вот-вот».

Я не верю в расклады прописанных в лекциях тождеств,

Где уравнены бритвой прошедший и нынешний год.

Это братец Оккам, доводя до истерик сестрицу,

Табуреточку ладит и суриком красит новьё.

Нарывает «хочу» /Поменяй на Гадюкино Ниццу?/.

Что, Алёна, копытце найдём – подарить забытьё

Нулевым чемпионам в прыжках без отрыва от Геи –

Вот и боком, и криком выходит почётная блажь.

Айболит и Месмер не найдут колдовской панацеи,

Разломив пополам над ретортой последний лаваш.

Календарный талмуд обрывается. Нестор не пишет.

Табуретка подсохла и лаково радует глаз.

Здравый смысл по-запечным сверчком пилит тише и тише…

Йорик сеет зерно соломоново сведущих паств.

Листопад

…На склоне меднолиственного дня

Загадывать любовь, не веря даже.

Та, в зеркале, похожа на меня,

Тихонько напевает «йожин з бажин»…

Ей всё легко – и колкости, и грех

/Колись, малыш, безгрешным не до рая/,

И сквозь авоську бытовых прорех

Грейпфрутовое солнышко играет.

А я тянусь за амальгамный блеф –

Хотя б глоток чужого лимонада.

Но боже правый отчего-то лев.

И дни летят в преддверье листопада…

Слышать и слушать

Слышать и слушать.

Тонуть в обоюдном бреду.

Не отпускает.

Русалочьи тянет в придонье.

Пусть.

И по дну, и по небу, по тонкому льду

я добреду до искомого беловоронья.

Вдоволь накаркаюсь, 

всех понимая и вся,

в ухо привычной к изгоям

брюнетке Кассандре

вранову ересь правдиво

и страстно неся.

Жаль, но сродни корнерину чужих олеандров

Правда.

А бред – он без брода данайских даров.

Водоходящим нужны ли мосты и понтоны?

Слышать и слушать.

Кассандры седеют от слов.

Каркают чёрное

белому свету вороны…

Расскажи о неважном

Расскажи о неважном… 

Как снег мельтешит за окном,

Рассыпаясь солонкой по перьям взъерошенных всходов.

В государстве Тувалу, таком лилипутски смешном,

Вкруг атолла плывёт рыба-солнце под линзою водной.

А у нас флореаль бледно-бедный и осень в душе.

Дежавю в ритме вальса летучих и ветреных листьев.

Мы с тобой – здесь и там /не скучай, Фигаро Бомарше/,

Говорим полусловно е-мейлами считанных мыслей.

Только голос один между сотен других голосов,

Уносящий в Тувалу от слёз и промозглостей влажных.

Насчитай, рыба-Ра, по штрафной за безгрешность часов

Невиновно-невинных.

Сопьюсь.

Расскажи о неважном… 

Листок

Листок в ладони ветра невесомый.

Как приземлюсь?

Где мой немой ведомый?

Полётных карт не выдают листам.

И к лучшему. Я думаю, что там –

в костре листвы от клика зажигалки

сгорю и я, как все,

но мне не жалко.

Умела я летать хоть иногда…

Мышел

переведи с санскрита на язык

шумов эфира. семо и овамо.

пацакам – цаки, пришлецам – эцих,

неандертальцам – приручённых самок,

адамам – яблок, клеопатрам – змей,

эйнштейнам – время, дарвинам – мартышек.

переведи через майдан… сумей...

сусанин – шишел спел michelle и вышел…

От гулкой телефонной тишины

От гулкой телефонной тишины

контужено оглохнуть.

Безъязыкий

качнётся в сердце колокол.

Иным

достанет смысла, расплавляя пики

калёных слов, ковать колючий мох

для стылых гнёзд из терниевых веток.

На веках расцветёт чертополох

игольчатого розового цвета,

пуская корни в гумус снимков дня,

где пели одомашненные птицы.

Колокола не вспомнят про меня.

И горькой солью выбелит ресницы.

Черта

Зачеркнуть по прямой –

перекрёстками полнить подложки.

Лабиринт для двоих 

изначально критически пуст.

Мы – не помощь друг другу, 

а так – элемент «неотложки» –

Платный фельдшер поставит

инъекцию вытяжки чувств.

Научусь уходить,

амнезийно утратив пороги.

Где Тот-бог и порог?

Посошок и английское «щёлк»…

Бренный квест от себя,

где забыты аккаунт и логин.

Между датами жизнь –

лишь черта,

до которой дошёл...

Луна

Сколько ни жжёт, 

ни колется –

отболит.

Бабки отшепчут. 

Снеги запорошат.

Выдохом лишним в шуме земных молитв

стихнет мой голос. 

Лунный сорвётся шар

в тёмную Лету мимо ревущих тань… 

Слёзные реки ловят мячи и сны

омутом тихим. 

…Дым сигарет, растай

облачком зыбким

в свете чужой луны…