Владимир
Ханан

* * *

Когда я ночью приходил домой, 
Бывало так, что все в квартире спали 
Мертвецким сном – и дверь не открывали, 
Хоть я шумел, как пьяный домовой. 
Я по стене влезал на свой балкон, 
Второй этаж не пятый, слава Богу, 
И, между кирпичами ставя ногу, 
Я без опаски поминал закон 
Любителя ранета и наук, 
И – он был мой хранитель или градус – 
Я цели достигал семье на радость, 
Хоть появленьем вызывал испуг. 
  
Мой опыт покорителя высот 
В дальнейшей жизни помогал мне мало, 
Хотя утёс, где тучка ночевала, 
И соблазнял обилием красот. 
Но как-то так случалось на бегу 
От финских скал до пламенной Колхиды, 
Что плоские преобладали виды, 
Я в памяти их крепче берегу. 
  
Ленпетербург, Москва, потом Литва. 
Я прорывал границы несвободы, 
На что ушли все молодые годы 
(И без того у нас шёл год за два 
А то и за три). Как считал Страбон, 
Для жизни север вообще не годен. 
Тем более, когда ты инороден, 
И, говоря красиво, уязвлён. 
  
Цени, поэт, случайности права! 
С попутчицей нечаянную близость… 
– Молилась ли ты на ночь? – Не 
     молилась. 
Слова, слова… Но только ли слова? 
Под стук колёс дивана тонкий скрип, 
Взгляд на часы при слабом свете спички, 
Локомотивов встречных переклички, 
Протяжные, как журавлиный крик. 
  
Прощай... Потом, на даче, с головой 
Я погружался в стройный распорядок 
Хозяйственных забот, осенних грядок, 
Деревьев жёлто-красный разнобой. 
Грохочет ливень в жестяном тазу, 
В окне сентябрь, и в комнате нежарко. 
Бывает в кайф под мягкий треск огарка 
Взгрустнуть, вздохнуть и уронить слезу.