О друзьях

Когда ты спишь,

Когда ты спишь, моя милая,

Когда ты спишь,

        подложив под голову сон,

Эпоха решает меня помиловать,

Эпоха звучит со мной в унисон.

Довольно армейского пафоса!

                         Довольно!

Когда ты спишь — я сжимаю рот:

Мне очень невесело и очень больно,

Или, быть может, совсем наоборот?

Или, быть может, совсем наоборот.

Я листаю спокойный учебник истории,

Я тихонько свищу сквозь зубастый рот:

Друзья мои, друзья мои —

                   вы проспорили!

Вы проспорили всё, чем нужно дорожить —

Мясо мускулов, смех, ощущение времени.

Вы пускали в ход перочинные ножи,

А нужен был штык,

             чтобы кончить прения.

Вы, ощерив слова и сузив глаза,

Улыбались, как поросята в витринах.

Потом, постепенно учась на азах,

Справляли идейные октябрины.

А когда эпоха, челюсти разъяв,

Начала рычать о своих секретах,

Вы стали метаться, мои друзья —

Инженеры, хозяйственники и поэты.

Вы стали подписчиками «Нового мира»,

Оттуда философию выгребали лапами.

Вы стали грустны, как уплотненная квартира,

И не слышите,

          что говорят на Западе:

«Только тот, говорят,

               кто горяч и черств.

Расценивается

           в долг и смолоду

На миллиарды

           зонных верст,

На миллионы золота».

Вы стали бранить москвошвейные штаны,

И на Форда лить вежеталь восторга.

Вы увидели ночь, а не день страны

И не слышите,

          что говорят на Востоке:

«Только тот, говорят,

          кто горяч и черств,

Расценивается

          в долг и смолоду

На новый десяток

            шоссейных верст,

На первый удар

          парового молота»...

Мне не спится от вашего храпа и скрипа.

С вами спят ваши Сони, Зои и Нюры —

Это влажные груди человеческих скрипок

Затянули чудовищную

                 увертюру.

Я листаю спокойный учебник истории,

Я тихонько свищу сквозь зубастый рот.

Вас провозит полночь по дороге проторенной

Или, быть может,

          совсем наоборот?

Нет.

Милая, когда ты спишь,

Когда ты спишь, забывая мои грехи,

Забывая время, и славу его, и утраты,

Я понимаю, как страшно писать стихи,

Особенно в пять часов утра.

1929