Любовь (Мир опять цветами оброс...)

Мир

   опять

      цветами оброс,

у мира

   весенний вид.

И вновь

   встает

      нерешенный вопрос –

о женщинах

      и о любви.

Мы любим парад,

            нарядную песню.

Говорим красиво,

            выходя на митинг.

На часто

    под этим

            покрытой плесенью,

старенький–старенький бытик.

Поет на собранье:

            «Вперед, товарищи...»

А дома,

    забыв об арии сольной,

орет на жену,

        что щи не в наваре

и что

    огурцы

        плоховато просолены.

Живет с другой –

    киоск в ширину,

бельем –

    шантанная дива.

Но тонким чулком

             попрекает жену:

– Компрометируешь

            пред коллективом.–

То лезут к любой,

           была бы с ногами.

Пять баб

    переменит

         в течении суток.

У нас, мол,

    свобода,

         а не моногамия.

Долой мещанство

         и предрассудок!

С цветка на цветок

          молодым стрекозлом

порхает,

    летает

          и мечется.

Одно ему

      в мире

          кажется злом –

это

   алиментщица.

Он рад умереть,

экономя треть,

три года

        судиться рад:

и я, мол, не я,

и она не моя,

и я вообще

          кастрат.

А любят,

        так будь

               монашенкой верной –

тиранит

      ревностью

              всякий пустяк

и мерит

      любовь

           на калибр револьверный,

неверной

       в затылок

              пулю пустя.

Четвертый –

        герой десятка сражений,

а так,

     что любо–дорого,

бежит

     в перепуге

              от туфли жениной,

простой туфли Мосторга.

А другой

       стрелу любви

                   иначе метит,

путает

      – ребенок этакий –

уловленье

         любимой

                в романтические сети

с повышеньем

            подчиненной по тарифной сетке.

По женской линии

тоже вам не райские скинии.

Простенького паренька

подцепила

         барынька.

Он работать,

            а ее

                не удержать никак –

бегает за клёшем

                каждого бульварника.

Что ж,

     сиди

         и в плаче

                  Нилом нилься.

Ишь! –

      Жених!

– Для кого ж я, милые, женился?

Для себя –

          или для них? –

У родителей

          и дети этакого сорта:

– Что родители?

             И мы

                  не хуже, мол! –

Занимаются

          любовью в виде спорта,

не успев

       вписаться в комсомол.

И дальше,

        к деревне,

                 быт без движеньица –

живут, как и раньше,

                   из года в год.

Вот так же

          замуж выходят

                      и женятся,

как покупают

           рабочий скот.

Если будет

         длиться так

                    за годом годик,

то,

  скажу вам прямо,

не сумеет

        разобрать

                и брачный кодекс,

где отец и дочь,

                который сын и мама.

Я не за семью.

               В огне

                     и дыме синем

выгори

      и этого старья кусок,

где шипели

          матери–гусыни

и детей

        стерег

              отец–гусак!

Нет.

  Но мы живем коммуной

                              плотно,

в общежитиях грязнеет кожа тел.

Надо

     голос

          подымать за чистоплотность

отношений наших

              и любовных дел.

Не отвиливай –

              мол, я не венчан.

Нас

   не поп скрепляет тарабарящий.

Надо

     обвязать

             и жизнь мужчин и женщин

словом,

      нас объединяющим:

                       «Товарищи».

1926