Париж. (Разговорчики с Эйфелевой башней)

    Обшаркан мильоном ног.

    Исшелестен тыщей шин.

    Я борозжу Париж -

    до жути одинок,

    до жути ни лица,

    до жути ни души.

    Вокруг меня -

    авто фантастят танец,

    вокруг меня -

    из зверорыбьих морд -

    еще с Людовиков

    свистит вода, фонтанясь.

    Я выхожу

    на Place de la Concorde {*}.

    {* Площадь Согласия (франц.).}

    Я жду,

    пока,

    подняв резную главку,

    домовьей слежкою умаяна,

    ко мне,

   к большевику,

    на явку

    выходит Эйфелева из тумана.

    - Т-ш-ш-ш,

    башня,

    тише шлепайте! -

    увидят! -

    луна - гильотинная жуть.

    Я вот что скажу

    (пришипился в шепоте,

    ей

    в радиоухо

    шепчу,

    жужжу):

    - Я разагитировал вещи и здания.

    Мы -

    только согласия вашего ждем.

    Башня -

    хотите возглавить восстание?

    Башня -

    мы

    вас выбираем вождем!

    Не вам -

    образцу машинного гения -

    здесь

    таять от аполлинеровских вирш.

    Для вас

    не место - место гниения -

    Париж проституток,

    поэтов,

    бирж.

    Метро согласились,

    метро со мною -

    они

    из своих облицованных нутр

    публику выплюют -

    кровью смоют

    со стен

    плакаты духов и пудр.

    Они убедились -

    не ими литься

    вагонам богатых.

    Они не рабы!

    Они убедились -

    им

    более к лицам

    наши афиши,

    плакаты борьбы.

    Башня -

    улиц не бойтесь!

    Если

    метро не выпустит уличный грунт -

    грунт

    исполосуют рельсы.

    Я подымаю рельсовый бунт.

    Боитесь?

    Трактиры заступятся стаями?

    Боитесь?

    На помощь придет Рив-гош {*}.

    {* Левый берег (франц.).}

    Не бойтесь!

    Я уговорился с мостами.

    Вплавь

    реку

    переплыть

    не легко ж!

    Мосты,

    распалясь от движения злого,

    подымутся враз с парижских боков.

    Мосты забунтуют.

    По первому зову -

    прохожих ссыпят на камень быков.

    Все вещи вздыбятся.

    Вещам невмоготу.

    Пройдет

    пятнадцать лет

    иль двадцать,

    обдрябнет сталь,

    и сами

    вещи

    тут

    пойдут

    Монмартрами на ночи продаваться.

    Идемте, башня!

    К нам!

    Вы -

    там,

    у нас,

    нужней!

    Идемте к нам!

    В блестеньи стали,

    в дымах -

    мы встретим вас.

    Мы встретим вас нежней,

    чем первые любимые любимых.

    Идем в Москву!

    У нас

    в Москве

    простор.

    Вы

    - каждой! -

    будете по улице иметь.

    Мы

    будем холить вас:

    раз сто

    за день

    до солнц расчистим вашу сталь и медь.

    Пусть

    город ваш,

    Париж франтих и дур,

    Париж бульварных ротозеев,

    кончается один, в сплошной складбищась Лувр,

    в старье лесов Булонских и музеев.

    Вперед!

    Шагни четверкой мощных лап,

    прибитых чертежами Эйфеля,

    чтоб в нашем небе твой израдиило лоб,

    чтоб наши звезды пред тобою сдрейфили!

    Решайтесь, башня, -

    нынче же вставайте все,

    разворотив Париж с верхушки и до низу!

    Идемте!

    К нам!

    К нам, в СССР!

    Идемте к нам -

    я

    вам достану визу!

    [1923]