О погибшем друге

Всю войну под завязку я все к дому тянулся,

И хотя горячился, воевал делово.

Ну а он торопился, как–то раз не пригнулся, –

И в войне взад–вперед обернулся, за два года – всего ничего!

Не слыхать его пульса с сорок третьей весны,

Ну а я окунулся в довоенные сны.

И гляжу я, дурея, но дышу тяжело...

Он был лучше, добрее, ну а мне повезло.

Я за пазухой не жил, не пил с господом чая,

Я ни в тыл не стремился, ни судьбе под подол,

Но мне женщины молча намекали, встречая:

Если б ты там навеки остался, может, мой бы обратно пришел.

Для меня не загадка их печальный вопрос –

Мне ведь тоже не сладко, что у них не сбылось.

Мне ответ подвернулся: «Извините, что цел!

Я случайно вернулся, вернулся, ну а ваш не сумел».

Он кричал напоследок, в самолете сгорая:

– Ты живи, ты дотянешь! – доносилось сквозь гул.

Мы летали под богом, возле самого рая –

Он поднялся чуть выше и сел там, ну а я до земли дотянул.

Встретил летчика сухо райский аэродром.

Он садился на брюхо, но не ползал на нем,

Он уснул – не проснулся, он запел – не допел,

Так что я вот вернулся, ну а он не сумел.

Я кругом и навечно виноват перед теми,

С кем сегодня встречаться я почел бы за честь.

И хотя мы живыми до конца долетели,

Жжет нас память и мучает совесть – у кого? У кого она есть.

Кто–то скупо и четко отсчитал нам часы

Нашей жизни короткой, как бетон полосы.

И на ней – кто разбился, кто – взлетел навсегда...

Ну а я приземлился, а я приземлился – вот какая беда.

1974