Ошибка вышла

Я был и слаб и уязвим,

Дрожал всем существом своим,

Кровоточил своим больным

Истерзанным нутром, –

И, словно в пошлом попурри,

Огромный лоб возник в двери

И озарился изнутри

Здоровым недобром.

Но властно дернулась рука:

«Лежать лицом к стене!» –

И вот мне стали мять бока

На липком топчане.

А самый главный – сел за стол,

Вздохнул осатанело

И что–то на меня завел,

Похожее на «дело».

Вот в пальцах цепких и худых

Смешно задергался кадык,

Нажали в пах, потом – под дых,

На печень–бедолагу.

Когда давили под ребро –

Как екало мое нутро!

И кровью харкало перо

В невинную бумагу.

В полубреду, в полупылу

Разделся донага, –

В углу готовила иглу

Нестарая карга, –

И от корней волос до пят

По телу ужас плелся:

А вдруг уколом усыпят,

Чтоб сонный раскололся?!

Он, потрудясь над животом,

Сдавил мне череп, а потом

Предплечья мне стянул жгутом

И крови ток прервал.

Я, было, взвизгнул, но замолк, –

Сухие губы на замок, –

А он кряхтел, кривился, мок,

Писал и ликовал.

Он в раж вошел – знакомый раж, –

Но я как заору:

«Чего строчишь? А ну, покажь

Секретную муру!..»

Подручный – бывший психопат –

Связал мои запястья, –

Тускнели, выложившись в ряд,

Орудия пристрастья.

Я терт и бит, и нравом крут,

Могу – вразнос, могу – враскрут, –

Но тут смирят, но тут уймут –

Я никну и скучаю.

Лежу я, голый как сокол,

А главный – шмыг да шмыг за стол –

Все что–то пишет в протокол,

Хоть я не отвечаю.

Нет, надо силы поберечь,

А то ослаб, устал, –

Ведь скоро пятки будут жечь,

Чтоб я захохотал,

Держусь на нерве, начеку,

Но чувствую отвратно, –

Мне в горло сунули кишку –

Я выплюнул обратно.

Я взят в тиски, я в клещи взят –

По мне елозят, егозят,

Все вызвать, выведать хотят,

Все пробуют на ощупь.

Тут не пройдут и пять минут,

Как душу вынут, изомнут,

Всю испоганят, изорвут,

Ужмут и прополощут.

«Дыши, дыши поглубже ртом!

Да выдохни, – умрешь!»

«У вас тут выдохни – потом

Навряд ли и вздохнешь!»

Во весь свой пересохший рот

Я скалюсь: «Ну, порядки!

Со мною номер не пройдет,

Товарищи–ребятки!»

Убрали свет и дали газ,

Доска какая–то зажглась, –

И гноем брызнуло из глаз,

И булькнула трахея.

И он зверел, входил в экстаз,

Приволокли зачем–то таз...

Я видел это как–то раз –

Фильм в качестве трофея.

Ко мне заходят со спины

И делают укол...

«Колите, сукины сыны,

Но дайте протокол!»

Я даже на колени встал,

Я к тазу лбом прижался;

Я требовал и угрожал,

Молил и унижался.

Но туже затянули жгут,

Вон вижу я – спиртовку жгут,

Все рыжую чертовку ждут

С волосяным кнутом.

Где–где, а тут свое возьмут!

А я гадаю, старый шут:

Когда же раскаленный прут –

Сейчас или потом?

Шабаш калился и лысел,

Пот лился горячо, –

Раздался звон – и ворон сел

На белое плечо.

И ворон крикнул: «Nеvеrмоrе!» –

Проворен он и прыток, –

Напоминает: прямо в морг

Выходит зал для пыток.

Я слабо поднимаю хвост,

Хотя для них я глуп и прост:

«Эй! За пристрастный ваш допрос

Придется отвечать!

Вы, как вас там по именам, –

Вернулись к старым временам!

Но протокол допроса нам

Обязаны давать!»

И я через плечо кошу

На писанину ту:

«Я это вам не подпишу,

Покуда не прочту!»

Мне чья–то желтая спина

Ответила бесстрастно:

«А ваша подпись не нужна –

Нам без нее все ясно».

«Сестренка, милая, не трусь –

Я не смолчу, я не утрусь,

От протокола отопрусь

При встрече с адвокатом!

Я ничего им не сказал,

Ни на кого не показал, –

Скажите всем, кого я знал:

Я им остался братом!»

Он молвил, подведя черту:

«Читай, мол, и остынь!»

Я впился в писанину ту,

А там – одна латынь...

В глазах – круги, в мозгу – нули, –

Проклятый страх, исчезни:

Они же просто завели

Историю болезни!

1975