Памятник

Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в привычные рамки не лез, –
Но с тех пор, как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив «Ахиллес».

Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные рёбра каркаса
Мёртво схвачены слоем цемента, –
Только судороги по хребту.

    Я хвалился косою саженью –
        Нате смерьте! –
    Я не знал, что подвергнусь суженью
        После смерти, –
    Но в обычные рамки я всажен –
        На спор вбили,
    А косую неровную сажень –
        Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи, –
И не знаю, кто их надоумил, –
Только с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мёртвых мертвей, –
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.

    Я при жизни не клал тем, кто хищный,
        В пасти палец,
    Подходившие с меркой обычной –
        Опасались, –
    Но по снятии маски посмертной –
        Тут же в ванной –
    Гробовщик подошёл ко мне с меркой
        Деревянной...

А потом, по прошествии года, –
Как венец моего исправленья –
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье, –
Под моё – с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась –
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет, –
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.

    Я немел, в покрывало упрятан, –
        Все там будем! –
    Я орал в то же время кастратом
        В уши людям.
    Саван сдернули – как я обужен, –
        Нате смерьте! –
    Неужели такой я вам нужен
        После смерти?!

Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном –
Не пройтись ли, по плитам звеня?-
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.

Накренился я – гол, безобразен, –
Но и падая – вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой, –
И, когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров всё же
Прохрипел я похоже: «Живой!»

    И паденье меня и согнуло,
        И сломало,
    Но торчат мои острые скулы
        Из металла!
    Не сумел я, как было угодно –
        Шито-крыто.
    Я, напротив, – ушёл всенародно
        Из гранита.

1973