Сорок девять дней

Суров же ты, климат охотский, –

Уже третий день ураган.

Встает у руля сам Крючковский,

На отдых – Федотов Иван.

Стихия реветь продолжала –

И Тихий шумел океан.

Зиганшин стоял у штурвала

И глаз ни на миг не смыкал.

Суровей, ужасней лишенья,

Ни лодки не видно, ни зги, –

И принято было решенье –

И начали есть сапоги.

Последнюю съели картошку,

Взглянули друг другу в глаза...

Когда ел Поплавский гармошку,

Крутая скатилась слеза.

Доедена банка консервов

И суп из картошки одной, –

Все меньше здоровья и нервов,

Все больше желанье домой.

Сердца продолжали работу,

Но реже становится стук,

Спокойный, но слабый Федотов

Глотал предпоследний каблук.

Лежали все четверо в лежку,

Ни лодки, ни крошки вокруг,

Зиганшин скрутил козью ножку

Слабевшими пальцами рук.

На службе он воин заправский,

И штурман заправский он тут.

Зиганшин, Крючковский, Поплавский –

Под палубой песни поют.

Зиганшин крепился, держался,

Бодрил, сам был бледный как тень,

И то, что сказать собирался,

Сказал лишь на следующий день.

«Друзья!..» Через час: «Дорогие!..»

«Ребята!– Еще через час.–

Ведь нас не сломила стихия,

Так голод ли сломит ли нас!

Забудем про пищу – чего там!–

А вспомним про наш взвод солдат...»

«Узнать бы, – стал бредить Федотов, –

Что у нас в части едят?»

И вдруг: не мираж ли, не миф ли –

Какое–то судно идет!

К биноклю все сразу приникли,

А с судна летел вертолет.

...Окончены все переплеты –

Вновь служат, – что, взял, океан?!–

Крючковский, Поплавский, Федотов,

А с ними Зиганшин Асхан!

1960