Лермонтов

Не в силах бабушка помочь,

Царь недоволен, власти правы.

И едет он в метель и ночь

За петербургские заставы.

Еще стучит ему в виски

Гусарский пунш. Шальной мазуркой

Мелькают версты, ямщики

И степь, разостланная буркой...

«Поручик, это вам не бал.

Извольте в цепь с четвертой ротой!» —

И поперхнулся генерал

Глотком наливки и остротой.

От блюдца с косточками слив,

От карт в чаду мутно–зеленом

Он встал, презрительно–учтив,

И застегнул сюртук с поклоном.

Покуда злоба весела

И кружит голову похмелье,

Скорей винтовку из чехла —

Ударить в гулкое ущелье!

Поет свинец. В горах туман.

Но карту бить вошло в привычку,

Как поутру под барабан

Вставать в ряды на перекличку.

Душа, как олово, мутна,

Из Петербурга — ни полслова,

И Варенька Лопухина

Выходит замуж за другого.

Кто знал «погибельный Кавказ»

(А эта песня не для труса!),

Тот не отводит жадных глаз

Со льдов двугорбого Эльбруса.

Как колокольчик под дугой,

И день и ночь в тоске тревожной,

Он только путник почтовой

По офицерской подорожной.

Но дышит жар заветных строк

Все той же волей неуклонной,

И каждый стих его — клинок,

Огнем свободы закаленный.

И не во вражеский завал,

Не в горцев нищие селенья,—

Он стих как пулю бы вогнал

В тех, кто на страже угнетенья!

И не простит он ничего

Холопам власти, черни светской,

За то, что вольный стих его

Отравлен воздухом мертвецкой.

Нет! Будет мстить он, в палачей

Страны своей перчатку кинув,

Пока не поднял — и скорей!—

Стволов какой–нибудь Мартынов.

1928