Шевченко на Каспии

Третий день идут с востока тучи,

Набухая черною грозой.

Пробормочет гром — и снова мучит

Землю тяжкий, беспощадным зной,

Да взбегают на песок колючий

Волны слюдяною чередой.

Тают клочья медленного дыма...

Хоть бы капля на сухой ковыль,

Хоть бы ветер еле уловимый

Сдвинул в складки плавленую стыль!

Ничего... Гроза проходит мимо,

А на языке огонь и пыль.

Босиком па скомканной шинели,

С головой, обритой наголо,

Он сидит. Усы заиндевели,

Брови нависают тяжело.

А глаза уставились без цели

В синеву, в каспийское стекло.

Перед ним в ушастом малахае

Кадырбай с подругою–домброй.

Скупо струны он перебирает

Высохшей коричневой рукой

И следит, как медленно взбегает

Мутный Каспий на песок тугой.

«Запевай, приятель, песню, что ли!

Поглядишь — и душу бросит в дрожь.

Не могу привыкнуть я к неволе,

Режет глаз мне Каспий, словно нож.

Пой, дружок! В проклятой этой соли

Без души, без песни — пропадешь».

И казах звенящий поднял голос.

Он струился долгим серебром,

Он тянулся, словно тонкий волос,

Весь горящий солнцем. А потом

Сердце у домбры вдруг раскололось,

И широкострунный рухнул гром.

Пел он о верблюдах у колодца,

Облаках и ковыле степей,

О скоте, что на горах пасется,

Бедной юрте, девушке своей.

Пел о том, что и кумыс не льется,

Если ты изгнанник и кедей1.

А солдат, на пенные морщины

За день наглядевшись допьяна,

Трубку погасил и в песне длинной

Слушает, как плачется струна,

Как пчелой жужжит про Украину,

Что цветами вишен убрана.

Хата ли в медвяных мальвах снилась,

Тополь ли прохладной тенью лег,—

Сердце задыхалось, торопилось,

Волосы чуть трогал ветерок,

И слеза свинцовая катилась

По усам солдатским на песок.

Уходило солнце, длилось пенье,

Гасла степь, был вечер сух и мглист.

Замер и растаял в отдаленье

Вздох домбры, неповторимо чист,

И в ответ в казармах укрепленья

Трижды зорю проиграл горнист.

1939