Нико Пиросмани

У меня башка в тумане,—

оторвавшись от чернил,

вашу книгу, Пиросмани,

в книготорге я купил.

И ничуть не по эстетству,

а как жизни идеал,

помесь мудрости и детства

на обложке увидал.

И меня пленили странно —

я певец других времен —

два грузина у духана,

кучер, дышло, фаэтон.

Ты, художник, черной сажей,

от которой сам темнел,

Петербурга вернисажи

богатырски одолел.

Та актерка Маргарита,

непутевая жена,

кистью щедрою открыта,

всенародно прощена.

И красавица другая,

полутомная на вид,

словно бы изнемогая,

на бочку своем лежит.

В черном лифе и рубашке,

столь прекрасная на взгляд,

а над ней порхают пташки,

розы в воздухе стоят.

С человечностью страданий

молча смотрят в этот день

раннеутренние лани

и подраненный олень.

Вы народны в каждом жесте

и сильнее всех иных.

Эти вывески на жести

стоят выставок больших.

У меня теперь сберкнижка —

я бы выдал вам заем.

Слишком поздно, поздно слишком

мы друг друга узнаем.

1946