Павел Антокольский

Сам я знаю, что горечь

есть в улыбке моей.

Здравствуй, Павел Григорьич,

древнерусский еврей.

Вот и встретились снова

утром зимнего дня, –

в нашей клубной столовой

ты окликнул меня.

Вас за столиком двое:

весела и бледна,

сидя рядом с тобою,

быстро курит жена.

Эти бабы России

возле нас, там и тут,

службу, как часовые,

не сменяясь, несут.

Не от шалого счастья,

не от глупых услад,

а от бед и напастей

нас они хоронят.

Много вёрст я промерил,

много выложил сил,

а в твоих подмастерьях

никогда не ходил.

Но в жестоком движенье,

не сдаваясь судьбе,

я хранил уваженье

и пристрастье к тебе.

Средь болот ненадежных

и незыблемых скал

неприютно и нежно

я тебя вспоминал.

Средь приветствий и тушей

и тебе, может быть,

было детскую душу

нелегко сохранить.

Но она не пропала,

не осталась одна,

а как дёрнем по малой –

сквозь сорочку видна.

Вся она повторила

наше время и век,

золотой и постылый.

Здравствуй, дядька наш милый,

дорогой человек.

1967