Жидовка

Прокламация и забастовка,

Пересылки огромной страны.

В девятнадцатом стала жидовка

Комиссаркой гражданской войны.

Ни стирать, ни рожать не умела,

Никакая не мать, не жена –

Лишь одной революции дело

Понимала и знала она.

Брызжет кляксы чекистская ручка,

Светит месяц в морозном окне,

И молчит огнестрельная штучка

На оттянутом сбоку ремне.

Неопрятна, как истинный гений,

И бледна, как пророк взаперти, –

Никому никаких снисхождений

Никогда у неё не найти.

Только мысли, подобные стали,

Пронизали её житиё.

Все враги перед ней трепетали,

И свои опасались её.

Но по-своему движутся годы,

Возникают базар и уют,

И тебе настоящего хода

Ни вверху, ни внизу не дают.

Время всё-таки вносит поправки,

И тебя ещё в тот наркомат

Из негласной почётной отставки

С уважением вдруг пригласят.

В неподкупном своём кабинете,

В неприкаянной келье своей,

Простодушно, как малые дети,

Ты допрашивать станешь людей.

И начальники нового духа,

Веселясь и по-свойски грубя,

Безнадёжно отсталой старухой

Сообща посчитают тебя.

Все мы стоим того, что мы стоим,

Будет сделан по-скорому суд –

И тебя самоё под конвоем

По советской земле повезут.

Не увидишь и малой поблажки,

Одинаков тот самый режим:

Проститутки, торговки, монашки

Окружением будут твоим.

Никому не сдаваясь, однако

(Ни письма, ни посылочки нет!),

В полутёмных дощатых бараках

Проживёшь ты четырнадцать лет.

И старухе, совсем остролицей,

Сохранившей безжалостный взгляд,

В подобревшее лоно столицы

Напоследок вернуться велят.

…

В том районе, просторном и новом,

Получив как писатель жильё,

В отделении нашем почтовом

Я стою за спиною её.

И слежу, удивляясь не слишком –

Впечатленьями жизнь не бедна,–

Как свою пенсионную книжку

Сквозь окошко толкает она.

Февраль 1963,

Переделкино