* * *

Не брести мне сушею,

     а по северным рекам плыть!

Я люблю присущую

     этим северным рекам прыть.

Мне на палубе слышно,

      как плещет внизу Витим,

как ревет Витим,

     в двух шагах почти невидим.

Я щекою небритой

          ощущаю мешок вещевой,

мой дорожный мешок,

     перемытый водой дождевой.

От него пахнет пастой зубною

               и ягодным мылом,

позабытой страною –

          детством лагерным милым.

И от этого снится мне детство

               с певучими горнами

и с вершинами горными,

     неприступными, гордыми.

К тем вершинам горным,

          чтоб увидеть их наяву,

от детства самого

          по высокой воде плыву.

У безлюдного берега

     опускаю скрипучие трапы

на песчаные отмели,

     на лесные пахучие трааы.

И огни золотого прииска

          в темноте за бортом

начинаются, словно присказка

          (сказка будет потом!).

Ну, а в присказке ходит Золушка

          в сапогах кирзовых.

Полыхают вовсю два солнышка

          в глазах бирюзовых.

Засыпает она, усталая,

        на подушке колкой,

и стоят босоножки старые

          под железной койкой.

А за окнами зорька–зорюшка

          сладко сны навевает.

Золотые туфельки Золушка

          не спеша надевает.

Золотыми, росой обрызганными,

          по мосткам застучала...

Только это уже не присказка –

               это сказки начало.

Это сказка моя правдивая,

     где ни лжи, ни обмана,

где и вправду вершины горные

          поднимаются из тумана.

Ах, вершины гордые!

     Чтоб увидеть вас наяву,

я от детства самого

     по высокой воде плыву.