Капернаум

У Петра в Капернауме тихо. Туристы молчат.

Журналист все толкается пальцем в божественный чат,

примостив свой нот-бук на какую-то древнюю глыбу,

где тоскливая зелень веков проступает сквозь чернь,

где лихой зерновщик из Магдалы кидал свою зернь,

где, по слухам, хозяйственный Симон разделывал рыбу.

Наш «священный Байкал», закрывающий весь окоем, -

и его мы чуть-чуть снисходительно морем зовем,

так какое уж море лежащий в низине Кинерет?

Как какое?! Оно - Галилейское море само!

Увеличь же диоптрии, прооперируй бельмо,

но и это навряд ли поможет тому, кто не верит.

Я вот тоже с прищуром слежу за ладьею Петра:

что на ней за мотор, ведь для паруса больно шустра.

Я в двадцатом привык к ожиданью любого подлога.

Да ведь умный-то жулик не даст и гроша за туфту,

Он использует веру, конечно, но только лишь ту,

что проста и естественна: разве же можно без Бога?

Нет, конечно. И прямо и нагло: конечно же - нет!..

Это море похоже на чей-то стремительный след -

лишь коснулась нога и ушла. Но не в этом же дело -

дело в том, что двадцатый прошел, и не надо уже

доказательств безумному мозгу, лишь солнца - душе,

за сомненья которой так страшно ответило тело.

Я вошел в эту влагу. За мной потянулись друзья.

Настоящей волной нас фальшивая пнула ладья -

мы восторг ощутили, какого на море не знали.

Это, может быть, свойство воды с растворенным лучом

или свойство луча в преломлении брызг над плечом,

но скажу вам как скептик: едва ли, едва ли, едва ли...

1964