Мальчик и два сержанта

Уходила весна, уходила,

прославляя победу устало.

На булыжной Плющихе и тускло, и дерзко старинное

тлело кино –

это Купер стрелял в крокодила,

это лента во тьме стрекотала,

это к наглому ситцу и тихой сарпинке шинельное

льнуло сукно.

Хриплым смехом смеялась Девичка,

и дворовая лезла подначка

из-за серых заборов, кирпичного боя, промоин

на месте ворот.

Всё бери, всё твое, жёлта лычка:

и частушка твоя, и заплачка,

и фокстрот под окошком, и бабья тоска – ничего

не жалеет народ!

Я был счастлив, что стены рейхстага

брал не этот, затянутый туго,

весь в трофеях, фартовый, ругающий женщин,

являющий бравую стать,

а небритый седой доходяга,

взор которого полон испуга –

от людского несчастья, от пролитой крови,

от страшного долга – стрелять.

Эх ты, мальчик двора проходного,

ты не смыслишь ни в чём ни аза ведь!

Начинается жизнь, состоит из загадок, и только лишь

школа проста.

Что ж ты любишь сержанта седого,

а к чернявому – чёрная зависть?

То ли возраст не тот. То ли время не то.

То ли просто закваска не та.

Допивай молочишко снятое.

Дребезжащая поступь трамвая

отзвучала уже. И последний урок нам даёт

мировая война.

Этот взор, где страданье немое, –

этот взнос за Девятое мая...

И стрекочет кино. И булыжник блестит.

И пластинка

шипит дотемна.