Первая беседа

Голубое с палевыми облаками небо русских икон…

Это – там, на Урале или на Каме. Ухает геликон.

И хоронит допившегося соседа преданная родня.

И с распятым Богом идет беседа, первая у меня.

Бог считает, что мертвый сосед – в порядке,

                                              принят в небесный сад,

чуть похожий на Верочкин, у колодца, где антоновские висят.

Он предъявит свою хромоту как примету райскому вратарю…

Ну, а я считаю, что Бога нету. Но с кем же я говорю?

Там цыпленка – на суп. Тут подсвинка – на сало.

                                              Серый задрал коня.

Как теперь бы сказали, ты, смерть, достала, ты достала меня!

Я боюсь за родных. И за все живое… Господи, чья мы сыть?

А вокруг – только пение хоровое, с кем же мне говорить?

В нашей Третьей школе все знают точно: Бога придумал грек,

потому что жилище было непрочно в мире, где град и снег.

Но хотя у нас снега гораздо больше, трудно здесь небесам.

Так что, с кем я сейчас беседую, Боже, я не знаю и сам…

Похоронный оркестр ушел к погосту. Это недалеко.

Татарчонок в ватнике не по росту козье пьет молоко.

А козу эту в марте от волчьей стаи спас неизвестно кто –

на Тебя все старухи грешат: отстали, темные… Но зато,

но зато, когда проносили соседа мимо ее крыльца,

о, как бабка, зимой схоронившая деда, встала, глотнув сырца,

поминальным блином не заев напитка,

                                   глядя в открытый гроб,

не спеша, как стежки по канве, не прытко,

                                   крест положив на лоб, –

как она прокричала в мертвые уши в лютиках полевых,

как она прокричала в мертвые уши через толпу живых,

как она прокричала, баба Дуняша, – словно не про беду:

– Ты скажи там, Федор, Ивану и нашим: скоро я к ним приду!..

1976