* * *

Простор живого белого стиха,

бескрайнего, как снег под Оренбургом,

иль поле летом – лишь ковыль, ковыль,

неясный мир метёлок серебристых,

колышущийся, как вода в реке.

Я ничего на свете не умею.

На удивленье. Только рифмовать.

Ни умных рук завидная работа,

ни точная работа головы –

ничто в моей судьбе не получилось,

лишь это: «путь – нибудь», «заряд – подряд»,

ну, там ещё сомнительная рифма

«покинутая – киноварью». Всё!

Да-да, я помню: ритмы, форма строф,

гиперболы, сравнения, литоты –

всё это только средство для того,

чтоб выразить страданье или радость,

которые не выразит никто,

а лишь поэт (простите, стихотворец),

и этому нельзя, мол, научиться.

А надо ли? Народ считает: нет,

хоть в этом и себе не признаётся..

Вот я себя и рифм лишил нарочно,

чтобы своё безделье благозвучьем

не украшать. А всё одно: балбес!

Сейчас во двор спущусь я, где неделю

стоит заглохший мой недвижный опель

серебряной чумазой укоризной

беспомощной профессии моей,

и буду шарить безнадёжным оком

по белому безлюдному двору,

куда, быть может, выйдет человек,

рифмующий бесстыдно «мой» и «твой»,

но что-то понимающий в моторе.