* * *

С греческой девушкой встречи под грубою Кафой

были, конечно, давно. Но ведь позже Гомера.

Позже и Генуи шустрой и Порты лукавой,

несколько позже табачного миллионера,

дача которого служит Грицкам да Галинам,

и уж значительно позже великой Победы,

Кафу отнявшей у немцев впридачу с Берлином.

Девушку знали под простеньким именем Леды.

Гадким утёнком я не был. Но лебедем – тоже.

Что-то во мне возражало и мифу и быту

с общей их тягой к соитьям. Мы были похожи.

К морю мы шли, как к разбитому нами корыту,

зная, что скользкие мышцы, купанье нагими,

солнце – то слева, то справа, а то – над тобою –

это у каждого, только с другими, с другими:

ведь мудрено по прибою валяться с судьбою.

Та не судьба, что тебя хоть навек заманила

и научила бояться любой ахинеи.

Та лишь – судьба, что сначала тебя изменила,

а изменила тебе лишь потом, лишь позднее:

позже Елены, войной освящающей ложе,

позже Манон, позже вольнолюбивой Земфиры,

позже Карениной и уж значительно позже

верной жены в тишине безразмерной квартиры.

Девушке шли и хохлацкая милая мова,

и безнадёжных духов хулиганские вопли...

Помню, рыбацкий господь с черепичного крова,

благословляя, послал нам по вяленой вобле...