Дьяволёнок

Мне повстречался дьяволёнок,

Худой и щуплый ‒ как комар.

Он телом был совсем ребёнок,

Лицом же дик: остёр и стар.

Шёл дождь... Дрожит, темнеет тело,

Намокла всклоченная шерсть...

И я подумал: эко дело!

Ведь тоже мёрзнет. Тоже персть.

Твердят: любовь, любовь! Не знаю.

Не слышно что–то. Не видал.

Вот жалость... Жалость понимаю.

И дьяволёнка я поймал.

Пойдем, детёныш! Хочешь греться?

Не бойся, шёрстку не ерошь.

Что тут на улице тереться?

Дам детке сахару... Пойдёшь?

А он вдруг эдак сочно, зычно,

Мужским, ласкающим баском

(Признаться – даже неприлично

И жутко было это в нем) –

Пророкотал: «Что сахар? Глупо.

Я, сладкий, сахару не ем.

Давай телятинки да супа...

Уж я пойду к тебе – совсем».

Он разозлил меня бахвальством...

А я хотел ещё помочь!

Да ну тебя с твоим нахальством!

И не спеша пошёл я прочь.

Но он заморщился и тонко

Захрюкал... Смотрит, как больной...

Опять мне жаль... И дьяволёнка

Тащу, трудясь, к себе домой.

Смотрю при лампе: дохлый, гадкий,

Не то дитя, не то старик.

И всё твердит: «Я сладкий, сладкий...»

Оставил я его. Привык.

И даже как–то с дьяволёнком

Совсем сжился я наконец.

Он в полдень прыгает козлёнком,

Под вечер – тёмен, как мертвец.

То ходит гоголем–мужчиной,

То вьётся бабой вкруг меня,

А если дождик – пахнет псиной

И шерстку лижет у огня.

Я прежде всем себя тревожил:

Хотел того, мечтал о том...

А с ним мой дом... не то, что ожил,

Но затянулся, как пушком.

Безрадостно–благополучно,

И нежно–сонно, и темно...

Мне с дьяволенком сладко–скучно...

Дитя, старик, – не все ль равно?

Такой смешной он, мягкий, хлипкий,

Как разлагающийся гриб.

Такой он цепкий, сладкий, липкий,

Все липнул, липнул – и прилип.

И оба стали мы – едины.

Уж я не с ним – я в нём, я в нём!

Я сам в ненастье пахну псиной

И шерсть лижу перед огнём...

Декабрь 1906, Париж